Наталья Кончаловская. Наша древняя столицаКНИГА ПЕРВАЯ1147 годГДЕ ТЕПЕРЬ МОСКВА-СТОЛИЦА, ЖИЛИ РАНЬШЕ ЗВЕРЬ ДА ПТИЦА
Читатель мой, бывал ли ты На башне университета? Видал ли с этой высоты Столицу нашу в час рассвета? Когда за дымкой голубой, А в летний зной — совсем лиловой Москва-река перед тобой Лежит серебряной подковой. Всё видно с высоты такой — Бульвары, площади и парки, Мосты повисли над рекой, Раскинув кружевные арки. Ты ищешь Кремль? Вон холм крутой Игрушечный Иван Великий, На луковке его златой Играют солнечные блики… Давай займёмся стариной! Представь себе, читатель мой, Что там, где столько крыш вдали, Огромный лес стоял когда-то, Дубы могучие росли, Шумели липы в три обхвата, Полянки вместо площадей, А вместо улиц — перелоги, И стаи диких лебедей, И рёв медведицы в берлоге, И на заре на водопой,  Где плещет свежесть ключевая, Шли лоси узкою тропой, Рогами сучья задевая… Текла река в лесах, в лугах, Ладьи скользили по теченью, А на высоких берегах Виднелись тут и там селенья. Славянский люд в них проживал С десятого, быть может, века, Тот люд Москвою называл Глубокую, большую реку. Природы щедрые дары Ценить уже умели люди. Для них заботливо бобры Вели хозяйство на запруде. Для них копили пчёлы мёд, Растила птиц трава густая, В глубинах москворецких вод Икру метала рыбья стая. Они пасли в лугах стада, Пахали землю под пшеницу, Купцам сбывали в города И лён, и воск, и мёд, и птицу. Из года в год богатый сбыт Мехам бобра, медвежьим шкурам. Водой и сушей путь открыт В Ростов, Владимир, Суздаль, Муром. Всё это были города Руси лесистой и огромной. Столицей Киев был тогда, Была Москва деревней скромной. * * *
1237 год
РАЗОРЯЯ ГОРОДА, ШЛА МОНГОЛЬСКАЯ ОРДА
Был страшный год, когда все страны Боялись больше, чем огня, Батыя — внука Чингис-хана, Своё соседство с ним кляня. «Баты-ы-ый!» — пронзающие стрелы, «Бату!» —как палицы удар. Его ослушаться не смела Орда монголов и татар. Был страшный век, когда монголы На Русь лавиною пошли, В осенний день, по степи голой, Топча сухие ковыли. Жестоких воинов раскосых Батый собрал со всей земли, Быки их юрты на колёсах С детьми и жёнами везли. И по Батыеву веленью За войском следом шли стада, Как будто бы в переселенье На запад двинулась орда. И скрип колёс, и свист нагайки, И рев быков, и плач детей, И птиц испуганные стайки Из-под копыт у лошадей… Так шла чудовищным потоком На Русь монгольская орда В одном стремлении жестоком Сжигать и грабить города. * * * 
Не молодица любовалась, Играя зеркальцем в руке, А в день погожий отражалась Рязань-красавица в Оке. В зеркальные гляделись воды, Сбегая весело с холма, Крылечки, башни, переходы — Князей рязанских терема. На площади собор богатый, За ним раскинулся базар, Вокруг хоромы и палаты Купцов рязанских и бояр. За ними слободы людские, Дворы, часовни городские… * * * В тот день морозный, день короткий, Под снегом спали зеленя, В тот день у проруби молодки Смеялись, вёдрами звеня; У ребятишек шло катанье На разметённом окском льду, Когда на поле, под Рязанью, Батый привёл свою орду. Ой, лихо, лихо! Ой, беда! Стоит орда, грозит орда! Дымит кострами в чистом поле И требует десятой доли Всего от каждого двора — Мехов, казны и серебра… В морозной снежной мгле кострами Чадит Батыева орда. К Батыю с пышными дарами Рязанский князь пришёл тогда. Он сам собрал Батыю дань: «Возьми дары! Не тронь Рязань!» Любуясь княжьими дарами,  Батый кумыс из чаши пил И, сидя в юрте меж коврами, С усмешкой князю говорил: «Коль хочешь мира, русский бай, — Княгиню в жёны мне отдай!» Взбешённый, не взглянув на хана, Князь Фёдор молча вышел вон, Но тут ударом ятагана У входа в юрту был сражён… А под покровом ночи тёмной, Спеша в предутреннюю рань, Из Пронска, Мурома, Коломны Три князя шли спасать Рязань. Они свои дружины гнали На помощь брату своему, Они тогда ещё не знали, Какой конец пришёл ему. И вдруг раскинулась пред ними Сама беда, гроза сама, Не видно солнца в сизом дыме — На девять вёрст ордынцев тьма. В неравный бой они вступили, Своим сородичам верны, И в сече головы сложили, Со всех сторон окружены… * * * 
Рязань, Рязань! Теперь тебе, Твоим несчастным горожанам Уже не выстоять в борьбе, Не совладать с жестоким ханом. Враги в ворота ворвались, Таких не знала ты доныне!.. С высокой колокольни вниз С младенцем бросилась княгиня. И чашу смертную до дна Испив от горького начала, В огне на площади она Батыя мёртвая встречала… Горят хоромы, терема — Всё, чем Рязань была богата. Декабрьская ночная тьма Багровым пламенем объята. * * * Пять дней оборонял народ Свой край, как говорит сказанье И пять ночей небесный свод Пылал над стонущей Рязанью. А на заре шестого дня В леса, в приют шатровых елей, Врага жестокого кляня, Бежали те, что уцелели. И к ним, как воин и как брат, Горя упорной жаждой мщенья, Пришёл рязанец Коловрат И стал готовить ополченье. Их тысяча семьсот пришло. Они зашли ордынцам с тыла. Батый, взобравшись на седло, Оцепенел: «Какая сила! Откуда? Где она была? Неужто мёртвые восстали? Рязань сгорела вея дотла, Над пеплом вороны летали!..» 
Впервые дрогнула орда, От ужаса теряя разум. И двинул Коловрат тогда Всю силу на ордынцев разом. Не обучали эту рать, Людей, случайно уцелевших, Но каждый шёл врага карать За родичей, в огне истлевших, И за потопленных в Оке Готов был каждый мстить монголам, А меч у мстителя в руке В бою не кажется тяжёлым В декабрьской стуже бой суров, И вражий рог ревёт сердито, И шлемы валятся с голов Горячим коням под копыта. Пускай у русских меньше сил, Но страха Коловрат не знает, Уже свой меч он затупил, Он меч монгольский поднимает. Батый с него не сводит глаз, — Какое русское упорство! Он шурину даёт приказ: Вступить с врагом в единоборство. Смотри теперь, Батый, смотри, Как в снежной и колючей пыли От двух сторон богатыри Перед войсками в бой вступили. Взметнулись конские хвосты, В зрачках коней огонь пожаров, И расщепляются щиты От сокрушительных ударов. А с двух сторон войска стоят, — Морозный воздух полон гулом, И вдруг Евпатий Коловрат Заносит меч над Хостоврулом. Удар! В сугроб зарылся щит: Батыев шурин пал — убит!.. И яростный Батыя крик Застыл над снежной пеленою, И оба войска в тот же миг Друг другу в стык пошли стеною… И столько жизней смерть взяла, Что под снегами твердь стонала,  Пока рязанского орла Шакалов стая окружала. ..И вот у ног Батыя он — Евпатий Коловрат убитый. А хан Батый? Он окружён Угрюмых полководцев свитой. Он, сам с собою говоря, Стоит и смотрит, потрясённый, На строгий лик богатыря, Бессмертьем в смерти осенённый. Монгольский меч в руке зажат — Тот меч, которым дрался лихо Рязанский воин Коловрат. И хан Батый бормочет тихо: «Когда б тот воин был моим, Близ сердца я б держал такого!..» А над землёй клубился дым, Он гнал людей, лишённых крова, В леса, на страх ордынским ханам, На славу первым партизанам. До берегов Москвы-реки Ордынский хан довёл полки… Кремль осаждает хищник смелый! Он до зубов вооружён, Он мечет огненные стрелы, По стенам в крепость лезет он; Во все ворота бьёт тараном,  Под башнями костры кладёт… И нету сил бороться с ханом, Пылает Кремль, пропал народ!.. Не много дней осада длится, И вот уж больше нет столицы… Над пеплом вороны летают, Чернеют проруби реки. Февральский снег ложится, тает В местах, где тлеют угольки. И на московском пепелище Средь многих тысяч мёртвых тел Своих родных и близких ищет Тот, кто, по счастью, уцелел. И горькой, дымной гарью тянет, И горько плачет русский люд О тех, кто никогда не встанет, О ком не раз мы вспомним тут. Не раз ещё Москва горела, Не раз глумился враг над ней, Орда топтала то и дело Просторы родины твоей. Но солнце к вечеру садится И утром заново встаёт, Так каждый раз свою столицу Вновь восстанавливал народ.
| 
